Наконец-то дошли руки написать.
Принялась вспоминать про школу. По большей части я была вся в себе, ни с кем не общалась, и если рассказывать о моих взаимоотношениях с другими людьми, получится сплошное злословие. Было несколько учительниц, которых я любила, но многих осуждала и не учила предметы, объясняя, что «не так преподают, не так спрашивают, не так оценки ставят, не тем голосом разговаривают...» Три четверти 9го класса я училась с хорошими детьми, даже подружилась с парой девочек. Но сейчас я совершенно не помню их имён и фамилий, а вот тех, кто делал мне что-то плохое, наоборот, помню слишком хорошо. Ещё в 12 лет я впервые влюбилась в одноклассника. Он был гораздо серьёзнее остальных, взрослее, вежливее. Однажды мы все почему-то оказались в другом классе, и мне не хватило стула, и он уступил мне свой. До этого никто из одноклассников не только не предлагал мне чего-либо, но и вообще не обращался ко мне просто по-человечески, только с обвинениями и унижениями. И этой малости оказалось достаточно, чтобы я в него влюбилась. И тут он начал травить меня сильнее всех остальных. Хоть и не бил, но постоянно наезжал: «чё ты зыришь?» Сначала я пыталась не смотреть на него, но его голос всё равно настигал меня повсюду, и потом я плюнула на это. Прошло несколько месяцев, и меня выгнали из школы, но за это время его «чё ты зыришь?» настолько в меня въелось, что теперь, когда я оказываюсь рядом с человеком, к которому испытываю сильные чувства, начинаю нервничать и подсознательно ждать, что он меня сейчас погонит. Кстати, если гонит, мне действительно легче становится. Такой лёгкостью, которая, наверное, бывает у человека, когда он прыгает с 12го этажа.
Все в классе ходили после 3го урока завтракать, а я не завтракала, потому что обедала после уроков. И однажды я осталась одна в классе. И я подошла к учительской сумке и стала в ней копаться. Это заметили, и меня выгнали из школы. Эту учительницу, кстати, я любила. И я понимала, что сделала плохо, но я перед ней так и не извинилась. Во-первых, потому что в меня с детства вложили, что ребёнок, если провинится перед взрослым, то он должен молчать, потому что ему должно быть так стыдно, что он от стыда и слова-то вымолвить не может. А все, конечно, подумали, что я, наоборот, молчу из-за высокомерия и бесстыдства. Но ещё и в другом была причина, хотя это я уже позже поняла. Эта учительница говорила другим: «я чувствую себя такой униженной...» Не помню дословно, как-то так. Конечно, её можно понять: такая работа тяжёлая, платили в те годы учителям копейки, а тут ещё ладно бы какой-нибудь хулиган-двоечник, так нет, я хорошо себя вела и училась, мне доверяли, и тут такое предательство. Но для меня, несмотря на то, что умом я понимала свою вину, ситуация была непривычной и дикой: ведь ко мне в портфель любой мог влезть, взять что угодно, сломать, даже из окон выкидывали (хотя это уже позднее), и никто его в этом не обвинил бы, а тут я ничего не взяла, не испортила, и так все расшумелись! Уже тогда, в 13 лет, я поняла, как же моя жизнь отличается от обычной, общепринятой.
А по поводу одежды — например, у меня был свитер с разноцветными узорами на чёрном фоне. И мне все говорили, не только дети, но и учителя: «Что ты ходишь, как попугай? У человека в одежде должно быть не более 3 цветов.» Но что я могла поделать, если на одном этом свитере уже цветов 5-7, а ничего другого нет?